Фрагменты книги
Николай Слонимский
АБСОЛЮТНЫЙ СЛУХ
История жизни
Из предисловия композитора Сергея Слонимского:
Николай Слонимский прожил сто один год, сто из них — в добром здравии. Он родился в 1894 году в Петербурге, а скончался в конце 1995 года в Нью-Йорке, завещав свой бесценный архив Библиотеке Конгресса США. Воспитанник Петербургской консерватории, он уехал из России в страшном 1918 году, некоторое время жил во Франции, а затем поселился в Америке, где провел более шестидесяти лет своей жизни.
……………………………………………………………..
Из главы «САНКТ-ПЕТЕРБУРГ»
Когда мне было шесть лет, мама сказала, что я гений.
Это открытие не удивило. Еще в нежном возрасте я знал: моя семья, как по материнской, так и по отцовской линии, всегда была питомником гениев. Среди них — поэты-революционеры, литературные критики, переводчики, экономисты, шахматные мастера, создатели бесполезных искусственных языков, философы, гебраисты. Однако моему особому дарованию суждено было воплотиться в музыке...
……………………………………………………………..
Уже на заре жизни у меня обнаружился ценный дар — абсолютный слух. С его помощью я мгновенно и безошибочно называл любую ноту, сыгранную на фортепиано или другом музыкальном инструменте. Моя тетя по материнской линии Изабелла Венгерова, которая стала позднее известным преподавателем игры на фортепиано, взяла меня под свое крылышко, и 6 ноября 1900 года по старому стилю дала мне первый урок. Я предстал восхищенным взорам друзей и родственников и, к всеобщему удовольствию, исполнил популярный мотивчик «Чижика-пыжика».
Вскоре обнаружилось, что кроме пианистического дара во мне сидит еще и способность к запоминанию бесполезных чисел и дат...
……………………………………………………..
Как-то раз один молодой доктор, специалист по новым подходам в области психологии пола, задал маме прямой вопрос: что она делает для полового воспитания подрастающих сыновей? «Полового! — воскликнула она в ужасе.— Мой дорогой друг, это семья литераторов!»
……………………………………………………………..
Еще студентом Петербургской консерватории я повергал аудиторию в изумление тем, что научился играть Этюд на черных клавишах Шопена, правой рукой катая апельсин по клавишам верхнего регистра, а левой воспроизводя аккомпанемент в нижнем регистре. Другой трюк заключался в том, чтобы получить приемлемое подобие сложного пассажа скрипок из Увертюры к «Тангейзеру» с помощью glissando на расческе. Я выработал такую технику, что мог играть, сидя спиной к клавиатуре. Это я называл «ретродигитальной тергиверсацией». Еще я мог пробежать Минутный вальс Шопена (без повторов) за сорок три секунды, а это, насколько мне известно, мировой рекорд.
……………………………………………………………..
Из главы «МОЙ ДЕДУШКА ИЗОБРЕЛ ТЕЛЕГРАФ»
Сколько я себя помню, моя мама рассказывала удивительные истории о дедушке, который был гением, но гением непрактичным. «Не встань на его дорожку»,— предостерегала она. Именно это с неизбежностью и случилось — я пошел прямо по следам, оставленным его калошами. В качестве примера непрактичности моего деда мама рассказывала, что он изобрел электрический телеграф, но не потрудился получить на него патент. Ему было достаточно самого акта изобретения; покончив с бумажной работой, он сказал жене: «Сара, я только что изобрел телеграф. Теперь посмотрим, сколько потребуется времени им, чтобы его изобрести».
……………………………………………………………..
Из главы «НЕВЕСЕЛАЯ ЮНОСТЬ, РАЗВЕСЕЛАЯ РЕВОЛЮЦИЯ»
Весной 1914 года я вернулся в Россию и возобновил занятия физикой, астрономией и математикой в Петербургском университете. Кроме того, я брал частные уроки композиции у профессора Калафати — первого учителя Игоря Стравинского. Он говорил, что Стравинскому было очень трудно овладеть элементарной гармонией. По этой причине он так и не прошел обычный консерваторский курс, не сдал экзамен и не получил аттестат.
……………………………………………………………..
Переводчик спрашивал каждого русского беженца, что он или она умеет делать. «Поэт»,— гордо заявил один, поднимая руку. «Налево»,— приказал чиновник. «Художник»,— сообщил другой. «Маляр?» — «Нет, современная живопись». — «Налево»,— прозвучала команда. «Журналист»,— объявил следующий беженец. «Можете писать по-французски или по-английски?» — спросили его. Он ответил отрицательно. «Налево!»
… Сцена напоминала картину Страшного Суда, с агнцами, отделяемыми направо, и козлищами — налево. Я был агнцем, которому было определено войти в Рай.
……………………………………………………………
Из главы «ПАРИЖ»
У Бориса Гуревича был брат Григорий, талантливый, хотя и сумасбродный пианист, отдававший предпочтение произведениям Листа и Скрябина, которые он исполнял в состоянии мечтательной отрешенности, уставившись в потолок, при этом пряди седеющих волос вяло ниспадали с затылка его плешивой головы. В поиске новых ощущений и подвигов он отправился в Америку на первом пассажирском дирижабле, перелетевшем через океан в 1922 году, и попал в заголовки газет. Он уговорил капитана воздушного судна установить на борту легкое пианино, на котором играл Листа и Скрябина, глядя вверх на богато украшенные канделябры и бормоча заклинания.
………………………………………………………………………
Из главы «РОЧЕСТЕР»
В немом кино я старательно изучал субтитры, в газете «Сетеди ивнинг пост» жадно глотал красноречивые рекламные объявления. Коммерческий жаргон этих объявлений вдохновил меня на написание первых лирико-драматических песен на английские тексты. Я по достоинству оценил богатую вербализацию переменчивых гласных в звонком призыве: «Make this a day of Pepsodent» («Сделай этот день днем “Пепсодента”!»). Как восхитительно звонко звучит обещание: «No more Shiny Nose!» («Больше не будет блестящих носов!»). Моим любимым объявлением было: «Children Cry for Castorid)» («Дети плачут по касторке!»).
…………………………………………………………………………
Из главы «КУСЕВИЦКИАНА»
Был всего один музыкант, перед которым Кусевицкий трепетал,— это Рахманинов. Во время репетиции Рапсодии на тему Паганини с Рахманиновым в качестве солиста Кусевицкий остановил оркестр и сказал: «Флейты, еще больше pianissimo». — «Кларнеты»,— поправил Рахманинов едва слышно. Повисла драматическая пауза, пока Кусевицкий не смог восстановить самообладание.
………………………………………………………………..
Из главы «ТРИ УГОЛКА НОВОЙ АНГЛИИ»
Именно благодаря Генри Кауэллу я познакомился с Чарльзом Айвзом, который в 1928 году пригласил нас в свой роскошный особняк на 74-й Восточной улице Нью-Йорка.
……………………………………………………………..
В своих мнениях Айвз был крайне пристрастен. Например, Тосканини был для него «милой старой леди», а Кусевицкий — «мягким сиденьем». Некоторые из его высказываний просились в антологию афоризма: «Диссонанс похож на человека»; «Музыка — это искусство экстравагантно высказываться»; «У песни есть определенные права, такие же, как и у других простых граждан»; «Какое отношение к музыке имеет звук?»; «Красоту в музыке очень часто путают с тем, что дает уху возможность улечься в удобное кресло». Так он заставлял людей «насторожить уши». Был также нетерпим к переписчикам, которые подвергали сомнению жесткие места в его рукописях. «Пожалуйста, не старайтесь сделать вещи милыми,— увещевал он. — Все неправильные ноты правильны».
…………………………………………………………………………..
Из главы «ГОЛЛИВУДСКОЕ КРУШЕНИЕ»
На записи Варез сам заведовал сиренами. Они должны были иметь ручное управление, чтобы воспроизводить требуемое crescendo и diminuendo. Варезу удалось достать такие сирены у отставного бойца пожарной службы Нью-Йорка. Мы собирались организовать трансляцию исполнения по муниципальному радио, но cтолкнулись с неожиданным препятствием: передавать по радио вой сирен разрешалось только пожарным.
……………………………………………………………………………..
Из главы «СКРОМНОЕ ПЕРО ВМЕСТО БЛАГОРОДНОЙ ПАЛОЧКИ»
Мы с Терменом дали волю своим фантазиям об автоматическом сочинительстве. Я обсуждал с ним возможность создания машины для написания фуг: композитор опускает тему в щель устройства, и оно автоматически выдает фугу с противосложением, стреттой и кодой. Конечно, все это происходило задолго до появления компьютерных технологий, но неосуществимость нашей задумки только усиливала ее привлекательность.
29 сентября 1933 года я писал из Нью-Йорка жене в Бостон:
“Кажется, у Термена дела идут лучше, чем раньше. Он делает рекламные радиофицированные устройства: ты подходишь к зеркалу, а оно заливается светом и разговаривает с тобой, расхваливая качества рекламируемого товара. Я попросил у Термена машину для автоматического кормления Электры на случай, когда я с ней нянчусь. Если она плачет и просит есть, ее крик воспринимается чувствительным микрофоном, усиливается и передается холодильнику или, что еще лучше, бутылочке-термосу. Включается ток, который автоматически отключается, когда молоко нагревается до нужной температуры. Соска стерилизуется паром, идущим от кипящей воды. Когда молоко готово, звенит звонок или же механизм автоматически подхватывает бутылочку и переносит ее в кроватку. Машину можно настроить так, чтобы она работала только в заранее установленное время, скажем, от пяти до шести или в другие подходящие для кормления часы. Микрофон не будет реагировать в нежелательный час, и, конечно же, время можно будет отрегулировать при помощи простого часового механизма. Мы вместе пообедали, и Термен настоял на том, что платить будет он. Мы обсудили детали этого устройства…”
…………………………………………………………………..
Из главы «АМЕРИКА ЛЮБИТ РОССИЮ»
Когда в 1959 году Соединенные Штаты посетила группа советских композиторов, среди которых были Шостакович, Кабалевский и Хренников, Госдепартамент, ответственный за предоставление переводчиков, выбрал для этой работы настоящего русского князя. На приеме, устроенном официальными представителями «Бродкаст мьюзик инк.», один из присутствующих спросил Шостаковича, не примет ли он сегодня приглашение на вечеринку в частном доме. Шостакович просил извинить его, так как он собирался этим вечером послушать «Мадам Баттерфлай». Князь же перевел: «Г-н Шостакович сожалеет, но у него сегодня вечером свидание с миссис Баттерфлай».
……………………………………………………………
Из главы «СЛАВА И ФОРТУНА»
Участников состязания представляли под медные фанфары. Modus operandi был таков: 100 долларов за правильный ответ на первый вопрос, 200 долларов — за второй, 300 — за третий, после чего призовые суммы начинали расти с увеличенной скоростью: 1000, 3000, 10 000, 20 000, наконец 30 000 долларов. Сам же Большой сюрприз — это невообразимый выигрыш в 100 000 долларов! Загвоздка заключалась в том, что, если участник не отвечал на какой-либо вопрос, он терял всю выигранную сумму.
…………………………………………………………
Буду ли я бороться за 100 000 долларов? Было слышно, как зрители в студии тихо охнули, когда услышали мой отрицательный ответ. Хочу ли я попытаться ответить на вопросы просто так, ради удовольствия? — Да, хочу…
…………………………………………………………
Из главы «ВОЗРАСТ АБСУРДА»
Однажды поздним субботним вечером весной 1981 года мне позвонили. «Николас Слонимский? — спросил звонивший (правильно произнеся фамилию). — Это Фрэнк Заппа. Я не знал, что вы живете в Лос-Анджелесе, а мне так хочется поговорить о вашей книге гамм». Я был просто ошарашен. Мне казалось, что Фрэнк Заппа — последний, кого могли заинтересовать мои открытия в области теории музыки.
……………………………………………………………………
Зал начал быстро заполняться. Телохранитель вручил мне беруши: когда группа начала выступление, децибелы буквально зашкаливали. Дирижируя, Заппа пел и танцевал, и его профессионализм вызывал восхищение. Вышла солистка-сопрано и спела балладу о жизни шлюхи, употребляя разнообразную нецензурщину. Затем подошла моя очередь. Играя сигаретой в зубах, Заппа представил меня как «наше национальное сокровище». Я вытащил беруши и сел за электропианино…